Глинский

Под сводом обширным темницы подземной,

Куда лун приветный отрадных светил

Страшился проникнуть, где в области темной

Лишь бледный свет лампы, мерцая, бродил;

Гремевший в Варшаве, Литве и России

Бесславьем и славой свершенных им дел,

В тяжелой цепи по рукам и по вые,

       Князь Глинский, задумчив, сидел.

 

Волос уцелевших седые остатки

На сморщенно веком и грустью чело

Спадали кудрями, виясь в беспорядке:

Страданье на Глинском бразды провело...

Сидел он, склоненный на длань головою,

Угрюмою думой в минувшем летал;

Звучал средь безмолвья цепями порою

       И тяжко, стоная, вздыхал.

 

При нем неотступно в темнице сидела

Прелестная дева — отрада слепца:

Свободой, и счастьем, и светом презрела,

И блага все в жертву она для отца.

Блеск пышный чертога для ней заменила

Могильная мрачность темницы сырой;

Здесь девичью прелесть дочь нежная скрыла

       И жизни зарю молодой.

 

— О, долго ли будешь, стоная, лить слезы? —

Рекла она нежно. — Печали забудь!

Быть может, расторгнешь сии ты железы:

Надежда лелеет и узников грудь!

Быть может, остаток несчастливой жизни,

Спокоя волненье и бурю души,

Как гражданин верный, на лоне отчизны

       Ты счастливо кончишь в тиши.

 

— На лоне отчизны! — воскликнул изменник. —

Не мне утешаться надеждою сей:

Страшась угрызений, стенающий пленник,

Несчастный, и вспомнить трепещет о ней.

Могу ль быть покоен хотя на мгновенье?

Червь совести тайно терзает меня;

К себе самому я питаю презренье

       И мучусь, измену кляня.

 

Природа дала мне возможные блага,

Чтоб славным быть в мире иль грозным в войне:

Богатство, познанья, порода, отвага —

Все с щедростью было ниспослано мне.

Желал еще славы и лавров победы;

Душа трепетала, дух юный кипел...

Вдруг поднялись тучей на Польшу соседы —

       И лавр мне достался в удел.

 

Могольские орды влетели бедою:

Литва задымилась в пылу боевом —

И старцы, и жены, и дети толпою

Влеклися в неволю свирепым врагом;

И в пепел деревни и пышные грады;

И буйный татарин в крови утопал;

Ни веку, ни полу не зрели пощады —

       Меч жадный над всеми сверкал.

 

Встревожен невзгодой, я к хищным навстречу

С дружиною храбрых помчался грозой,

Достиг — и отважно в кровавую сечу,

И кровь полилася, напенясь, рекой.

Покрылись телами поля и равнины:

Литвин и татарин упорно стоял;

Но с яростью новой за мною дружины —

       И гордый могол побежал.

 

Боролся с кончиной властитель державный;

Тревогой и плачем наполнен дворец —

И вдруг о победе, и громкой и славной,

От Глинского с вестью примчался гонец.

Чело Александра веселость покрыла:

«Когда торжествует родная страна, —

Он рек предстоящим, — тогда и могила,

       Поверьте, друзья, не страшна!»

 

Сим подвигом славным, чрез меру надменный,

Не мог укротить я волненья страстей —

И род Забржезенских, давно мне враждебный,

Внезапно средь ночи пал жертвой мечей.

Погиб он — и други мне стали врагами,

И, предан душою лишь мести одной,

Дерзнул я внестися с чужими полками

       В отчизну свирепой войной.

 

О, мука! о, совесть — тиран неотступный!..

Ни зрелище стягов родимой земли,

Ни тайный глас сердца из длани преступной

В час битвы исторгнуть меча не могли!

Среди раздраженных, пылающих мщеньем,

И ярых и грозных душой москвитян,

Увы, к преступленью влеком преступленьем,

       Разил я своих сограждан!..

 

Бой кончен — и Глинский узрел на равнине

Растерзанных трупов и груды костей;

Душа предалася невольно кручине,

И брызнули слезы на грудь из очей.

Не в пору познал я тоску преступленья!

Вся гнусность измены представилась мне;

Молил Сигизмунда проступкам забвенья;

       Мечтал о родной стороне!

 

Но гений враждебный о тайне душевной

Царю в злое время известие дал,

И русский властитель, смущенный и гневный,

Раскаянье сердца изменой назвал:

Лишил меня зренья убийцы руками,

Забывши и славу и старость мою,

И дядю царицы, опутав цепями,

       Забросил в темницу сию.

 

Лет десять живу я в могиле сей хладной;

Ни звезды, ни солнце не светят ко мне;

Тоскую, угрюмый, в душе безотрадной

И думой стремлюся к родимой стране.

Приметно слабею в утраченных силах,

Чуть сердце трепещет, немеет мой глас,

И медленней льется кровь хладная в жилах,

       И смерти уж близится час.

 

О дочь моя! Скоро, над гробом рыдая,

Ты бросишь на прах мой горсть чуждой земли.

Скорее, друг юный, беги сего края:

От милой отчизны жить грустно вдали!

Свободный народ наш, деяньями славный,

Издавна известный в далеких краях,

Проступки несчастных отцов своенравно

       Не будет отмщать на детях.

 

Край милый увидишь — и сердца утраты,

И юных лет горе в душе облегчишь;

И башни, и храмы, и предков палаты,

И сердцу святые гробницы узришь!

Отца проклиная, дочь милую нежно

И ласково примут отчизны сыны —

И ты дни окончишь в тиши безмятежной

       На лоне родимой страны.

 

Пусть рок мой, исполнен тоской и мученьем,

Пребудет примером отчизны моей!

Да, каждый, пылая преступным отмщеньем,

Идти не посмеет стезею страстей!

Да видят во мне моей родины братья,

Что рано иль поздно — измене взгремят

Ужасные сердцу сограждан проклятья

       И совесть от сна пробудят!

 

Несчастный умолкнул с душевной тоскою;

Вдруг стон по темнице — и Глинский упал

На дочери лоно седой головою,

И холод кончины его оковал!..

Так Глинский — муж Думы и пламенный воин,

Погиб на чужбине, как гнусный злодей;

Хвалы бы он вечной был в мире достоин,

       Когда бы не буря страстей.