Польская литература онлайн №1 / «В начале было стихотворение...»

ПОЭЗИЯ И ПОЛЬША

                                                                        Наташе — Наталье Астафьевой —

                                                                        соавтору этой моей (нашей) книги

                                                                        и соавтору моей (нашей) жизни

                                                Wer den Dichter will verstehen,

                                                Muss in Dichter’s Lande gehen

                                                                                                                     Goethe

 

                                                «Иногда просто пошляться по городу, 

                                                войти в языковую и поэтическую среду —

                                                гораздо важнее, чем серьезные дискуссии.

                                                А может быть, и погода будет хорошая…»

 

                                                                                    Из письма польского поэта,

                                                  в котором он уговаривает поехать в Варшаву.

 

                                                «Поедем… Я готов…»

                                                                                                                     Пушкин

ПРОЛОГ

1.

В начале было стихотворение. Стихотворение было Бориса Слуцкого. Стихотворение было о Польше. Слуцкий прочел мне его в июле 1957-го. Я летел из Тюмени в Ленинград, в командировку, на завод Геологоразведка, за приборами, и специально остановился в Москве, чтобы повидать Слуцкого. А познакомились мы с ним за год до того, в августе 1956-го, я тогда ехал из Ленинграда в Тюмень, к месту назначения, и специально остановился в Москве, чтобы зайти к Слуцкому и познакомиться.

Стихотворение о Польше Слуцкий прочел мне вслух, наизусть. Многие другие стихи, десятки стихов, груды стихов он давал мне прочитывать глазами. Но это прочел вслух. Медленно, с некоторой даже торжественностью. С моей — феноменальной в те годы — памятью я запомнил это стихотворение с лёту наизусть и в Ленинграде прочел его молодым ленинградским поэтам — моим товарищам. Мои товарищи ахнули. Теперь видно, что стихотворение Слуцкого о Польше — одно из заглавных стихотворений целого тридцатилетия 1956−1985 и, может быть, заглавное стихотворение Слуцкого. Именно это стихотворение прочел один из ровесников Слуцкого над его гробом.

… Для тех, кто до сравнений лаком,

Я точности не знаю большей,

Чем русский стих сравнить с поляком,

Поэзию родную — с Польшей.

Ещё вчера она бежала,

Заламывая руки в страхе,

Ещё вчера она лежала

Почти что на десятой плахе.

И вот она романы крутит

И наглым хохотом хохочет.

А то, что было,

То, что будет,

Про это знать она не хочет.

Ни от кого она не бежала. Она безрассудно бросалась на танки — с сабелькой в сентябре 1939-го и с бутылкой бензина в сентябре 1944-го, в дни Варшавского восстания. И не заламывала руки в страхе. Но вот насчет «плахи» это правда. И насчет «наглой» дерзости того вызова, который поляки бросили нашей всемогущей Империи, тоже правда.

Впрочем, тогда я не проверял стихотворение Слуцкого реальной наиновейшей историей Польши.

2.

Польшу принесла в приданое — Наташа. (Я уж так и буду называть ее чаще всего не Натальей Астафьевой, а Наташей в этих моих заметках).

Что Наталья Астафьева — поэт, я знал и до встречи с ней, все тогда знали, помнил наизусть, как все тогда помнили, ее стихотворение «Нежность» («Нежность душила меня…»), помнил, как все, близко к тексту, несколько фраз из эссе Сельвинского, напутствовавшего Наталью Астафьеву в «Литературной газете» в июне 1956-го. Сельвинский писал о «зеленинке в фарфоре», о поэзии Астафьевой как о фарфоре, в котором есть неуловимая таинственная «зеленинка», отличающая его от мертвенно-белого фаянса, загромождающего мертвым грузом полки наших книжных магазинов.

Самое же Наталью Астафьеву я встретил в Москве в феврале 1958-го, я прилетел в короткую командировку из Тюмени, на сей раз на московский завод, и мы встретились. Увидев ее, я забыл, что она — поэт, видел только, что она — это она.

Оказалось, что она не только поэт.

Она еще и полька, урожденная Чешейко-Сохацкая, родилась в Варшаве. Отец погиб в 1933-м, выбросившись из окна Лубянской тюрьмы на Лубянскую площадь. Реабилитирован посмертно, только что, в конце 1957-го. Мать сидела многие годы, реабилитирована в 1956-м, получила как реабилитированная ту крошечную комнатушку, в которую я и заходил к ним. Из этой московской комнатушки Наташа рванулась весной ко мне, в мою геологическую тундру на восточном склоне Полярного Урала. (Счастье мое, что и она к моменту нашей встречи знала и ценила мои стихи; моя первая тоненькая книжка выйдет через месяц, но молодой чтец Леонид Бородин уже привез в Москву мои стихи, в том числе неподцензурные, и читал их людям). Короткое лето мы провели вместе. А теперь, осенью, Наташа с матерью и братом едет на несколько месяцев в Польшу, где они не бывали десятки лет. Едва обретя синюю птицу, я тут же ее терял. Вернется ли?

Вернулась. А на следующую зиму, в декабре 1959-го, когда ее мать и брат (с женой и детьми) уехали в Польшу навсегда, Наташа осталась. Ради меня, ради нас двоих с полугодовалой дочкой Мариной? Или ради России, страны языка, ставшего языком ее поэзии? Ведь в 1959-м вышла в Москве ее первая книга. Ведь личностью и поэтом ее сделали, точно так же, как меня, русская проза и русская поэзия и сама Россия.

Осенью 1961-го Наташа ездила вдвоем с нашей дочкой в гости к своей матери. Летом 1963-го мы поехали в гости уже все трое.

Продолжение следует