Слава. Главы 19-20. Заключение
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Олек, Владек и Маня все свободное от работы и занятий время проводят вместе. В будни у них времени мало; даже вечером они учат грамматику и решают задачи. И только когда почти совсем темнеет, собираются ненадолго вместе, но тут уже сразу надо идти спать.
Зато в воскресенье они ходят гулять и смотреть на витрины магазинов. Один раз были на берегу Вислы, другой — в зоологическом музее, там, где чучела всех зверей. И еще они были на кладбище, на могиле Вицуся и Блошки. Но родители очень сердились, потому что они поздно вернулись домой — никак не могли найти могилу.
Иногда к ним присоединяется Наталка, или сын управляющего, или Михалинка, которая теперь уже понимает, когда с ней говорят жестами. Михалинку они любят и Наталку тоже, но немножко меньше, потому что она думает, что раз ее отец политзаключенный, то все должны ее слушаться.
А сын управляющего очень противный, вечно он хвастает, совсем как двоюродный брат Владека, Янек: отец ему купит часы, велосипед, карету. У него есть дядя — приходский священник, и еще один — очень богатый, в гостях у этого дяди он ездил на пони. Чаще всего он говорит о своих будущих часах, а Владек всякий раз вспоминает при этом об отце, который уже не заводит больше своих часов по вечерам и не носит кольца на пальце, потому что и часы, и кольцо заложены в ломбард.
Однажды сын управляющего пригласил Олека, Владека и Маню к себе. Им велели хорошенько вытереть ноги, чтобы не запачкать пол, и не дотрагиваться до стен, потому что на стенах новые обои. С сыном управляющего приходится дружить, потому что он решает им трудные задачи. Только сначала заставляет себя упрашивать, словно Бог весть какое одолжение делает: то у него времени нет, то «подождите, потом», то «не хочется».
— Только бы выиграть генеральную битву! — говорит Олек. Генеральной битвой он называет экзамены.
Экзамены должны были быть осенью, а в июле Олек с родителями уехал навсегда в Лодзь. В последний раз Владек, Олек и Маня собрались на крыше погреба. Долго смотрели они на небо, ожидая, когда упадет звезда, чтобы всем вместе сказать:
— Хотим прославиться!
Потому что Маня, которая так интересно умеет рассказывать и больше всего любить читать стихи, тоже хочет прославиться: она хочет быть поэтессой, как Конопницкая. А потом Олек вышел с Владеком на улицу — он хотел сказать ему что-то очень важное. Никогда еще Олек не был таким серьезным.
— Владек, ты помнишь ту цепочку с глобусом?
— Помню.
— Знаешь, я эту цепочку украл у хозяина. Когда я сегодня с ним прощался, я ему все рассказал. Я сказал, что мне страшно хотелось иметь глобус, и что я его подарил и потом уже не мог отобрать, и что он был разыгран в лотерее для Михалинки. Я просил, чтобы хозяин вычел у меня из жалования, но он не захотел и пожал мне руку — такой порядочный. Хотел даже дать кошелек на память, да я не взял. И я уже не мог тебя рекомендовать… Ты на меня не сердишься? Не презираешь меня, Владек?
Олек должен сказать еще что-то, самое важное.
Он будет писать Владеку и Мане письма.
— Только не говори ничего Мане, я ей сам скажу. Видишь ли, я ее люблю и буду ей верен. Это ничего, что мы уезжаем в Лодзь. Когда я вырасту и стану зарабатывать, я приеду и женюсь на Мане. Ты позволишь? Владеку кажется странным, что Олек хочет жениться на Мане и что он ее любит. Ну, если он этого так уж хочет и родители позволят, ладно, пусть женится.
Олек сказал, что он будет ему благодарен до гробовой доски.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Опять наступила зима.
Мама раньше говорила, что, может, за лето они придумают что-нибудь получше. Думали-думали, искали-искали…
Отец подал прошение, чтобы ему предоставили место трамвайного кондуктора. Ходил в банк, где нужен был курьер. Думал даже поехать в деревню экономом, но только зря потратил три рубля, которые внес в контору по найму. Без протекции никакой работы не сыщешь, за каждой буханкой хлеба сто рук тянется, а в честные руки хлеб реже всего попадает. Чем больше ты в своей жизни работал, тем неохотнее тебя берут: зачем держать старика, когда молодой расторопнее, и платить ему можно меньше.
Опять наступила зима. Отец все еще работает в пекарне, Владек в нефтелавке. Только Маня, вместо того чтобы делать цветы, ходит теперь к корсетнице. Пожалуй, эта специальность лучше.
Зима тяжелая, и Владек уже знает, что так будет всегда и что у всех то же самое. Опять вздорожал уголь, опять холодно и голодно, — видно, иначе и быть не может.
Олек сдержал слово: написал три письма. В первом письме он спрашивает, сдал ли Владек экзамен и ходит ли уже опять в школу.
Нет, экзамен Владек не сдал, проиграл битву. Ничего не поделаешь…
На письменный экзамен он не принес ни бумаги, ни ручки, не знал, что надо принести, — откуда ему было знать?
Стали диктовать, а он сидит и смотрит.
— Ты почему не пишешь? Вот дурень! Ты что же думал, носом на столе будешь диктант писать? — рассердился учитель.
Он дал Владеку перо и бумагу и велел писать быстро, не терять времени — ведь все ждут. Владек торопился и написал плохо: вкось и вкривь, с ошибками. Срезался, как говорят ученики.
Во втором письме Олек писал, что скучает, что библиотека у них там и то какая-то уродская и что он хотел бы вернуться. Но пока он еще только разведывает местность, — так велит военное искусство.
«Сказал ли ты уже Мане? Согласна ли она?»
Значит, Олек хочет, чтобы Маня все узнала? Маня уже давно расспрашивает, о чем это они так долго говорили тогда на улице. Владек тайны не выдал, но теперь другое дело.
— Олек хочет на тебе жениться, не сейчас, а когда вырастет и будет зарабатывать.
Маня заставила Владека повторить все подробно и сказала, что она должна подумать, так сразу она решить не может. Целое воскресенье Маня думала и не говорила с Владеком, а к вечеру написала стихи о том, что хочет стать женой Олека. Странная она девчонка, как она эти стихи сочиняет? Пожалуй, Маня и правда будет когда-нибудь Конопницкой, ведь она такая маленькая, а уже так складно придумывает — все в рифму. Может быть, и Олек будет полководцем, потому что в чужом городе он нашел библиотеку и работу и уже присматривает себе школу. Зарабатывает он шесть рублей, — так писал Олек в третьем письме.
Один только Владек никогда не прославится. А ведь не хочется всю жизнь только и делать, что развешивать мыло, разливать керосин да следить, чтобы не было пожара…
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Трудно начать рассказ, а еще труднее кончить… Сколько всего случилось за год! А если таких годов пройдет десять… пятнадцать? Как изменятся наши «Рыцари Чести»!
Что сталось с ними, когда они выросли, прославились ли они? Остался ли Олек верен Мане или забыл маленькую поэтессу?
Олек женился на Мане и работает на фабрике Кунца. Когда на фабрике была забастовка, его выбрали депутатом от рабочих. За это он был выслан на три года, а когда вернулся, товарищи выбрали его своим профсоюзным организатором. Его мечта сбылась: он и в самом деле стал полководцем. И хотя у его армии нет ни штыков, ни пушек, она многочисленна, сильна и отважна.
Маня работает на ковровой фабрике, и ее дневники печатаются в газете. Маня всегда умела интересно рассказывать и прекрасно описала все пережитое. Ведь ерунду какую-нибудь не станут печатать в газете…
А Владек, который должен был стать знаменитым доктором?
«Я не стал доктором, — писал Владек в письме к Олеку и Мане. — Я санитар, но зато знаменитый».
Длинная это история, каким образом прославился Владек.
Он нанялся на работу в больницу. Скромно делал свое дело и всегда был исполнительным, незаметным и трудолюбивым. О нем даже никто и не знал — так, санитар, как и все другие.
Но как-то раз Владек поссорился с сестрой милосердия, потому что она, если не взлюбит больного, начинает его хуже кормить, — ведь и сестры милосердия бывают разные. А в другой раз он отругал фельдшера за то, что тот не исполняет своих обязанностей — не ставит больным градусники. Владека собрались было выгнать, все о нем заговорили.
А потом случилось вот что. Больному не сделали перевязку, потому что лечивший его доктор уехал, а другой был занят. Ночью у больного поднялся жар, а фельдшер говорит, что его это не касается. Тогда Владек вымыл руки, сам сменил повязку и написал рапорт: пусть его накажут за самоуправство. Поднялась шумиха, целую неделю все так и кипело. Владека стали даже побаиваться.
И наконец произошел случай, окончательно прославивший Владека.
Пришел с ревизией важный сановник, весь в орденах, и они с главным врачом хотели войти в операционный зал, когда там шла операция, а Владек их не пустил, сказал, что это запрещено.
— Пусти, — говорит главный врач, — я тебе приказываю.
— Не положено мешать, не пущу, мой врач запретил, — отвечает Владек.
Они пошептались о чем-то между собой.
— Молодец, знаешь службу, — сказал сановник. И ушли.
И вот приехал из Кракова один великий хирург знакомиться с больницей.
— Можно войти в операционную? — с улыбкой спрашивает у Владека главный врач.
А гость из Кракова говорит:
— Значит, это и есть ваш знаменитый санитар Владислав? — и пожал Владеку руку.
«Как видите, мои дорогие, и я теперь „знаменитый“», — пишет Владек Олеку и Мане.
В том же письме Владек сообщает, что у отца с глазами уже лучше, что мама с Абу приедут к ним на праздники и что он просит Олека порекомендовать ему адвоката, который написал бы устав Союза медицинских работников.
«Помните наш устав „Рыцарей Чести“? Удивительно, как все сбывается в жизни!»
Дети! Дерзайте, мечтайте о славных делах! Что-нибудь да сбудется!
