Графиня Козель. Часть первая, глава XI

Смелые разъезды Карла XII по Саксонии поддерживали высказанную выше мысль о его задержании не в одном графе Шуленбурге. Эту же мысль таили Флемминг и смелая Ко́зель. Ее приближенные даже были связаны клятвой и деятельно хлопотали о приведении своего умысла в исполнение. Ко́зель и подала эту мысль графу Шуленбургу через офицеров, секретно высмотревших главную квартиру шведа. Королю графиня не упоминала об этом только потому, что не надеялась на его согласие с ее планом, не ограничивавшимся тем, чтобы арестовать Карла. Ко́зель шла далее, чем другие, — она настаивала, чтобы захваченный в плен Карл XII был немедленно убит. Мысль эта не оставляла ее ни на минуту и не давала ей покоя.

Флемминг, отложив всю свою враждебность к Ко́зель, соединился с ней для совместных действий. Шуленбург отдавал в их распоряжение свою конницу.

Ко́зель полагала, что в случае удачи их замысла король, может быть, на них и рассердится, но, однако, не откажется воспользоваться событием. А в Европе едва ли кто-нибудь захотел бы вступиться за удалого шведа.

Когда все было решено и условлено, графу Шуленбургу было поручено доложить об этом королю. Результат их разговора нам известен.

По выходе Шуленбурга из кабинета короля нетрудно было догадаться, что проект Августом отвергнут. Весть эта быстро облетела заговорщиков, но Ко́зель от этого не пришла в уныние.

В тот же вечер Август сам передал Ко́зель весь свой разговор с Шуленбургом.

Графиня, выслушав его, порывисто встала со своего места и сказала:

— Как? И ты от этого отказался? Ты не хочешь даже попытаться возвратить свои ужасные потери?

— Найдется другой, кто отомстит ему за меня, — отвечал Август, — я в этом глубоко уверен, и не будем больше об этом говорить.

Ко́зель видела, что еще не настала пора спешить с замыслом, и надо было ждать. Она, скрепя сердце, заговорила о другом и начала занимать Августа придворными сплетнями.

***

Ко́зель давно уже добивалась, чтобы король свел ее в лабораторию алхимика, содержавшегося в угловой башне замка, откуда был прекрасный вид на Эльбу и отдаленные лесистые берега. Несчастный Беттигер, просидевший в тюрьме долгие годы, окружен был, однако, всяческими житейскими удобствами, какие, конечно, и надлежало иметь тому, от кого ожидались несметные богатства.

Фюрстенберг продолжал уверять короля, что великая тайна почти уже достигнута. Сам он работал вместе с узником то в своей собственной лаборатории, то в башне, где Беттигер имел великолепное помещение с садом, полным цветов. К столу Беттигер приглашал много гостей. Для развлечения ему разрешалось прогуливаться по всем коридорам и длинной галерее, которая шла вокруг всего замка с крепостью и служила королю для его секретных похождений. Привыкнув к своей участи и убедившись, что ему не удастся бежать, Беттигер предавался увеселениям, морочил Фюрстенберга и, Бог весть, может быть, и сам верил еще в свои средства открыть философский камень. Он исчерпал все формулы, прочел все книги, испробовал все рецепты — должно же было все это к чему-нибудь привести его, и оно, как ниже увидим, привело.

Зная о могуществе Ко́зель и желая приобрести ее благосклонность, узник ежедневно посылал ей букет из лучших цветов своего сада и тем постоянно напоминал о себе.

Графиня тоже любопытствовала взглянуть на Беттигера; но король то вовсе отговаривал ее от этого, то откладывал посещение. Но в тот день, до которого дошел наш рассказ, Ко́зель была так настойчива и вместе с тем так прекрасна, что Август не решился ей более отказывать.

— Хорошо, — сказал он, — мы сегодня идем к Беттигеру!

По случаю рядом не оказалось никого, кого можно было послать уведомить алхимика о посещении, и король, выглянув в окно, увидел Фрёлиха, отгонявшего от себя подступавших к нему придворных.

— Вот как раз есть и посол! — произнес Август и, кликнув шута, сказал ему:

— Сегодня, до вечера, я назначаю тебя своим камергером, чтобы ты не говорил, будто напрасно таскаешь за собой такой тяжелый ключ. Ступай сейчас к Беттигеру и скажи ему, чтобы был готов принять богиню Диану, которая навестит его вместе со мной!

— С Марсом, с Аполлоном, с Геркулесом! — добавила обрадованная Ко́зель.

— Да! Одним словом, идет целый Олимп! — воскликнул, низко кланяясь, Фрёлих. И расчищая себе палкой дорогу, с великой важностью в лице отправился главной галереей к наружной башне.

За столом алхимика в это время сидело веселое общество. Опустошались бокалы, сыпались остроты. В числе гостей были: князь Фюрстенберг, большой приятель Беттигера, Чирнгаузен, знаменитый любитель алхимии, и Немин, секретарь и страж Беттигера. Круглая комната в башне, занимавшая весь этаж, служила узнику для приема гостей. Комната эта была убрана со вкусом и даже с роскошью: ее толстые стены были обиты персидской шелковой материей и увешаны зеркалами. Мебель была лакированная и раззолоченная. Столы и шкафы изукрашены бронзой. Отсюда же, из этой комнаты, небольшая узенькая лестница за потайной дверцей вела вниз в лабораторию; другая вела наверх, где была спальня алхимика.

Беттигер между всеми своими гостями отличался прекрасной осанкой и веселым лицом, в котором проглядывали быстрая сообразительность и свободное, веселое остроумие. Одетый чрезвычайно изысканно, он скорее был похож на богатого дворянина, приехавшего в гости, чем на строго содержимого узника, обязанного корпеть над котлом с целью открыть великие тайны алхимии.

Гости только что осушили бокалы в честь хозяина, и бывший аптекарь собирался возгласить новый тост, когда в дверях показался королевский посол в остроконечной шляпе и в пунцовом фраке.

— А! Фрёлих! Фрёлих! — воскликнули гости Беттигера. — Что это значит, как и зачем ты попал сюда?

— Прошу извинить меня, — начал Фрёлих. — Сегодня я не просто Фрёлих, как это вам, господа, может быть, кажется. Его королевскому величеству сегодня благоугодно было назначить меня на двадцать четыре часа своим камергером и в этом звании послать меня сюда с уведомлением, что богиня Диана вместе с Геркулесом сейчас осчастливят Беттигера своим прибытием. — И Фрёлих с комической важностью стукнул палкой о пол.

Все вскочили из-за стола. Беттигер с Немином и позванным слугой начали прибирать комнату. Отворили окна. Хозяин послал за букетом. Чирнгаузен, отлично знакомый с тюремными апартаментами алхимика, отворил потайные дверцы и спустился в лабораторию, чтобы скрыться от взоров короля. Остальные гости разошлись боковыми коридорами, чтобы не встретиться с королем, который должен был идти главной галереей. В зале Беттигера остались только Немин и князь.

Они с чрезвычайной поспешностью расставили всю мебель, усыпали паркет цветами и стали ждать олимпийских гостей. Беттигер стоял у порога с букетом из цветущих померанцевых ветвей в руке.

Олимп не замедлил.

При входе графини Ко́зель Беттигер опустился на колени.

— Богоподобных встречают на коленях, — сказал он, подавая графине букет, — и чествуют их фимиамом и цветами!

Слуги в эту же минуту внесли в комнату зажженные канделябры, и все оживилось. Ко́зель с улыбкой приняла букет и благодарила Беттигера, а в то же время с любопытством оглядывала комнату и, по-видимому, недоумевала, что не видит здесь никаких признаков «великого дела». Вошедший вместе с графиней король тотчас же объяснил ей, что они теперь, собственно, в гостиной алхимика, и все препараты «великого дела» находятся в лаборатории.

— Но я желала быть именно там, где в поте лица, с молитвой на устах доискиваются великой тайны.

— Графиня, — отозвался Беттигер, — это такое мрачное, полное тяжелых испарений место, что божеству незачем сходить туда.

— Но где не нужно быть божеству, туда стремится любопытство женщины! — отшутилась Ко́зель и, взглянув в упор в глаза Беттигера, добавила:

— Боги повелевают смертным вести их в темные склепы Аида, и смертные, конечно, должны повиноваться. Не так ли? Указывайте же дорогу, любезный Беттигер!

Алхимику не оставалось ничего, как повиноваться, и он открыл потайной ход и со свечой в руке пошел вперед. Графиня последовала за ним. Август следовал за графиней.

Они спустились вниз по узкой и неудобной лесенке, замыкавшейся железной дверью, которую Беттигер отворил, и ввел гостей в просторное помещение с закоптелыми сводами. Около широких столбов было несколько печей; на них стояли остывшие реторты и тигли. Разная утварь самого странного вида и множество склянок стояли на полках, покрывавших стены. На столах были навалены книги в тяжелых переплетах с медными застежками, пергаментные свертки, листы, исписанные формулами и вычислениями.

Все это производило впечатление таинственное и угрюмое, и графиня Ко́зель как женщина своего суеверного века почувствовала некоторый страх и прижалась к плечу короля.

Беттигер стоял среди комнаты, высоко держа над головой свечу.

Король между тем обходил лабораторию и, остановившись около одного из столов, взял стоявшую на нем чашку и, начав ее внимательно рассматривать, воскликнул:

— Ба! Беттигер, откуда ты это взял?

И при этом он заметил еще несколько таких же чашечек яшмового цвета. Август был большой знаток и любитель фарфора и не раз менял людей на японские вазы. Найденные им чашки остановили на себе его внимание, потому что представляли собою нечто особенное: это был фарфор, ничем не уступающий японскому, но форма была иная.

— Откуда же ты взял эту редкость? — повторил Август.

— О, государь, — отвечал, низко кланяясь, Беттигер, — это такие пустяки. Это я забавлялся, пробовал, что можно сделать из привезенной мне глины, и вот вышло что-то вроде фарфора.

И он подал еще одну, более тщательно отделанную, вазу.

Король схватил поданный ему сосуд прекрасного нежного цвета и, взглянув сквозь него на свет, воскликнул:

— Как, ты утверждаешь, что это ты сам сделал?

— Да, я сам, государь, — отвечал Беттигер и, наклонясь, поднял разбитые черепки точно такого же материала, из которого был сделан сосуд; затем он достал из-за вороха бумаг еще несколько чашек и тихо поднес их графине и королю.

— Да ведь это… что же это такое? Да ты знаешь ли, что это лучший фарфор, какой есть на свете? — воскликнул Август.

— Быть может, но я этого не знал, — отвечал Беттигер.

— Не знал! Так знай же, ты сделал величайшее открытие, ты разгадал огромную тайну! И… золото для Саксонии тобою добыто!

Беттигер молчал.

— Ты знаешь ли, — продолжал король, — что за один такой сервиз с моими гербами я заплатил в Китае пятьдесят тысяч талеров… Пруссак за большую вазу содрал с меня целую роту отличных солдат… А между тем вот ты, Беттигер, ты сам у меня дома можешь мне делать эти драгоценности! О, какое открытие! Какое важное открытие! Да, золото теперь в Саксонии! Слушай, Беттигер…

— Слушаю, ваше величество.

— Брось все другое и сделай как можно скорее первый такой сервиз для моей Дианы.

— Воля ваша, государь, будет исполнена.

Забрав с собой первые фарфоровые экземпляры Беттигера и отдав их графине Ко́зель, король выразил свое полное удовольствие изобретателю и собрался уходить. Чтобы избавить своих высоких гостей от неудобной лестницы, алхимик отворил двери, выводившие прямо в его сад, и король, предшествуемый ожидавшими его здесь придворными, возвратился главной галереей в замок.

День этот памятен в истории Саксонии. Она нашла золотые прииски в случайном открытии Беттигера. Способ приготовления фарфора было велено держать в строжайшей тайне, нарушение которой ограждалось страхом смертной казни.

***

Несколько дней спустя Дрезден был взволнован событием иного характера.

Хотя граф Шуленбург после своего разговора с королем совершенно отказался от мысли задержать Карла XII, но Ко́зель и Флемминг не оставляли этой мысли, к исполнению которой, благодаря смелости Карла, представлялись чуть не ежедневные способы.

А между тем самонадеянный и слепо верящий в свое счастье и силу своей отваги Карл XII как будто знал обо всех этих замыслах. Он точно насмехался над заговорщиками. Он как будто еще увеличил свою беспечность и разъезжал по неприятельской стране, как по окрестностям своей скандинавской столицы.

Однажды он забрел в Дрезден. Такая безумная выходка, конечно, могла решить все: она неминуемо должна была вызвать в исстрадавшемся народе взрыв негодования, но Карл не остановился и перед этим.

1 сентября, в тот самый день, когда был подписан трактат с императором о свободе протестантов в Шлезвиге, Карл XII выступил из Альтранштадта. Он следовал за своими войсками, которые под начальством Ренскиольда уже 15 августа начали стягиваться по направлению к Шлезвигу, к Польше и далее на север. Значительная часть шведской армии оставила уже наконец Саксонию; было еще несколько полков под Лейпцигом. 6 сентября главная квартира Карла XII находилась вблизи Мейсена, в Оберау.

В один из прекрасных осенних дней Карл XII вздумал сделать верхом небольшую прогулку и незаметно очутился под Дрезденом.

Карл постоял здесь, погруженный в раздумье, и наконец, обратясь к своей маленькой свите, сказал:

— А право, мы так близко от короля Августа, что мне следует заехать к нему повидаться.

И он, не ожидая ответа, пустил поводья и поехал вперед крупной рысью.

Был четвертый час пополудни, когда этот неожиданный гость остановился перед дрезденскими воротами. Крепостные ворота оказались запертыми. Карл XII сказался караульному офицеру посланцем от шведского короля, и его тотчас же провели на главную гауптвахту. Флемминг, проходивший в это время мимо, узнал шведа и изумился: зверь сам пришел в засаду.

Это была такая неожиданность, что Флемминг даже растерялся, но, однако, тотчас же овладел собой и на вопрос шведа о короле вызвался проводить его к Августу.

Август в это время, по своему обыкновению, был в арсенале. В присутствии не отпускавшей его от себя графини Ко́зель он ломал здесь железо в своих мощных руках, которые точно и сделаны были только для этих забав.

Под сводами арсенала раздавался его веселый хохот, когда в двери вдруг послышался неожиданный стук.

— Кто там? — крикнул король. — Войдите!

И они с графиней обернулись к дверям и остолбенели: перед ними был Карл XII.

Следовавший за шведом Флемминг смотрел на графиню, ожидая одного легкого мановения, чтобы кликнуть людей и схватить неосторожного, незваного гостя, но этого мановения не было, а между тем швед поспешно обнял Августа и сказал:

— Здравствуйте, брат мой!

Август приветливо ответил на приветствие.

Ко́зель не могла сдержать себя: лицо ее вспыхнуло, и она крепко дернула Августа за платье и шепнула:

— Роковой час!.. Если он выйдет отсюда… то только ты будешь виноват в этом!

Можно было предполагать, что Карл XII даже слышал эти слова, потому что лицо его приняло суровое и подозрительное выражение, но Август, полуоборотясь к графине, резко заметил ей:

— Оставь нас!

Графиня со свойственной ее характеру нетерпеливой раздражительностью должна была выйти, бросая на Карла гневные взгляды.

А смелый швед между тем с величайшим спокойствием рассматривал арсенал. Ко́зель, проходя мимо Флемминга, сделала ему выразительный знак; Флемминг, у которого искрились глаза, только пожал плечами.

Между тем Карл, обойдя арсенал, сказал Августу:

— Любезный брат, в свете так много говорят о вашей необыкновенной силе. Я не думаю, чтобы тут было все преувеличено, хотя эти рассказы порою бывают неимоверны.

— Гм! Вас это удивляет? — сказал Август.

— Признаюсь, то, что я слышал…

— То, что вы слышали, не превзойдет того, что вы можете видеть, — отвечал Август, и с этими словами он поднял с полу лежавший перед ними железный прут и сказал, улыбаясь, Карлу:

— Позвольте мне, любезный брат, вашу руку. Вы не бойтесь, я не поврежу ее, — добавил он с усмешкой.

— Я ничего не боюсь, — ответил швед и смело вытянул вперед обе руки.

Август погнул прут и обвел его кольцом сначала вокруг одной руки Карла, потом точно так же обогнул им другую. Железный прут в руках Августа вился, как шелковый шнур, и руки Карла были им связаны, как в кандалах.

Карл смотрел на эту работу бестрепетно, с одним холодным удивлением к силе Августа; а Август, завязав прут узлом, посмотрел в глаза Карлу и тотчас же, снова разогнув прут, снял кольца с рук шведа, а прут бросил на пол.

Короли взглянули друг другу в глаза…

— Да, очень большая сила! — сказал Карл и, переведя глаза на стены арсенала, добавил:

— И сколько у вас здесь и оружия и железа!

— Да, как видите, немало, — отвечал Август.

Карл покачал головой и проговорил:

— Только людей, значит, недостает! — И затем он попросил короля позволить ему сделать визит королеве и другим членам королевского дома, которые в это время были уже в Дрездене.

Оба короля направились в замок.

Между тем слух о приезде Карла XII успел распространиться по всему городу.

Это, конечно, возбудило всеобщее самое напряженное внимание. Особенно Карлом теперь интересовались протестанты, недавно только услышавшие о том, что швед сделал для их единоверцев в Шлезвиге. Эти люди уже теснились около замка, чтобы взглянуть на молодого человека, который тогда приковывал к себе внимание целой Европы.

Флемминг и с ним весь двор были возмущены приездом Карла и видели в этом неслыханную дерзость; швед, будто насмехаясь над побежденным, не боялся его даже безоружный.

Флемминг и Ко́зель ни за что не хотели спустить этой выходки. Первый приказал собрать как можно секретнее часть гарнизона, чтобы захватить Карла даже против воли Августа, а графиня просто взяла в карман пистолет и решилась выстрелить в шведа, как только он покажется на улице.

Волнение было заметно повсюду, но король сохранял невозмутимое спокойствие. Швед тоже был спокоен. Повидавшись с королевой, он просил, чтобы ему позволили обнять молодого курфюрста, но от вечеринки отказался.

А пока венценосцы были в замке, Флемминг успел собрать людей и расставить их, где следовало. На случай же, если бы Август не согласился задержать Карла XII в Дрездене, Флемминг под своей личной ответственностью выслал на дорогу в Мейсен отряд конницы с приказанием подстеречь и схватить шведа на его обратном пути.

Во время пребывания Карла XII у королевы Флеммингу удалось вызвать короля и переговорить с ним.

— Государь, — сказал Флемминг, — нам дана редкая, единственная минута, когда вы можете отомстить за все наши несчастья… Карл в ваших руках!..

— Да, в моих руках, но он полагается на мою честь! — возразил Август. — А этого слишком довольно, чтобы с головы его не упал ни один волос.

— Но, государь, не смешно ли теперь увлекаться великодушными чувствами к человеку, который поступил с нами так бессовестно? Нет, я захвачу его, хотя бы за это должен был потерять свою голову!

— Дело вовсе не о твоей голове, а о гораздо большем, о моей королевской чести, — спокойно отвечал Август, — и ты не смей думать коснуться Карла.

— Не вы, а я, лично я, государь, буду за все это в ответе!

— Вздор, — возразил резко Август, — там, где есть моя ответственность, ничьей другой нет и быть не может!

— В таком случае мне остается только просить вас приказать взять у меня мою шпагу, которая не может более служить вашему величеству.

Говоря это, генерал хотел уже вынуть из ножен свою шпагу, но король остановил его.

— Флемминг, не забывай, что перед тобой я, что дело тут идет обо мне, и что никто не может приказывать здесь, кроме меня!

И затем он грозно посмотрел на своего генерала, но кипевший гневом Флемминг не выдержал и ответил:

— Слушаю, государь, но не смею смолчать, что, поступая таким образом, вы рискуете потерять еще и другую корону!

И сказав это, Флемминг вышел, а король спокойно вернулся к королеве, с которой оставил гостя. Карл XII даже не взглянул на возвратившегося хозяина, хотя он, конечно, мог догадываться, что за дверями разговор был о нем.

Между тем графиня Ко́зель готовилась уже выйти из дому, чтобы, став в удобном месте, выстрелить в Карла, когда он будет проезжать мимо. Заклик, видевший эти сборы, представлял графине всю необдуманность ее намерения, которое имело против себя еще и то, что в собравшихся толпах народа было много протестантов, которые видели в Карле друга протестантской религиозной свободы и могли взять его сторону и даже вступиться за него.

А настроение значительной доли умов действительно было таково, как представлял Заклик, и Август понимал это. Держась во что бы то ни стало своего слова обеспечить безопасность Карла, он захотел сам проводить его за город и приказал подать себе коня. Оба монарха рядом проехали по улицам, переполненным народом. Тишина была мертвая: казалось, что народ удерживал самое дыхание свое, чтобы услышать хотя бы одно слово из разговора королей. Глаза всех впивались в лицо Карла XII, который был совершенно спокоен и не обнаруживал ни малейшего волнения.

Проехав по улицам среди тесной толпы, короли свернули к воротам, выходившим на дорогу в Мейсен. Август послал приказ, чтобы в честь Карла троекратно салютовали из пушек, и с крепостного вала раздался громкий салют. После первых выстрелов Карл обратился к Августу и поблагодарил его за честь. Август равнодушно приложил руку к шляпе. Залп повторился, и в минуту выезда Карла из ворот раздался третий салют.

Карл XII остановился и хотел проститься со своим хозяином, но Август не доверял послушанию Флемминга, он подозревал, не устроена ли шведу по дороге засада, и видел одно средство спасти его: проводить Карла XII до того места, где он будет уже вне всякой опасности. И потому он выразил желание сопутствовать Карлу еще далее и проводил его до самого Нейдорфа. За Нейдорфом они расстались, обменявшись рукопожатиями.

Карл XII пустил свою лошадь крупной рысью далее, а Август II с минуту постоял на месте, задумчиво глядя вслед удалявшемуся гостю. Он как будто взвешивал теперь, хорошо или дурно поступил, следуя голосу чести.

В эти минуты, как он стоял на середине шоссе, пролегавшего здесь через лесные заросли, которые оставались от истребленных вокруг Нейдорфа лесов, к нему подскакал верхом сильно взволнованный Флемминг и, не помня себя от гнева, сказал:

— Ваше величество! Если вы полагаете, что Европа будет удивляться вашему великодушию, или если вы думаете, что, не захватив Карла, вы расквитались с общественным мнением за выдачу Паткуля, то смею вас уверить, вы сильно ошибаетесь!

— Молчать! — грозно крикнул Август и, повернув коня, молча поехал один в город.

У ворот дворца «четырех времен года» он слез с лошади и пошел к Ко́зель, которая ждала его еще в большем бешенстве, чем Флемминг.

— Не подходи ко мне! — кричала она, рыдая. — Не подходи! Ты пренебрег моим советом и сделал никогда, никогда не поправимую ошибку! Как, ни потеря двадцати миллионов казны, ни гибель многих тысяч людей, ни смерть твоих офицеров, ни весь твой стыд — словом, ничто, за что ты мог и должен был отомстить, не могло тебя к этому подвинуть! Что, ты не умел этого сделать, не хотел или боялся?.. О, Боже! Всякая слабая женщина не снесла бы этого и не упустила бы такого случая отомстить за свой позор!

— Да, что могла бы сделать всякая женщина, того не может сделать король, — отвечал Август и спокойно опустился на софу, предоставляя Ко́зель изливаться в своем гневе.

Но на следующий день он собрал военный совет, в котором снова выслушал несколько порицаний за то, что выпустил Карла, и снова отмолчался.

Говорили, что обо всем высказанном на этом совете узнал шведский посол в Вене и с презрением сказал:

— Это так и должно было быть: я уверен, что совет на другой день решит то, что следовало сделать накануне.